Театр начался со снегопада. Как метко выразился некто vdema (http://periskop.livejournal.com/682210.html?thread=38532322#t38532322), падал прошлогодний снег, и хотя улицы убирать стали, но идти с одним костылём было несподручно, пришлось брать второй; кроме того, от прошлой прогулки второй день болел правый бок.
Как водится, оказалось, что не так страшен Бонч, как его Бруевич. Лишь пару раз пришлось поскользнуться - ужасно, когда городом правит тётка. Тротуары, вымощенные камнем, в теории красивы, а на практике при небольшом минусе на них образуется исключительно скользкий лёд; собственно, и красоты не выходит, ибо даже незатейливый орнамент пропадает после первой же перекладки.
Программка на этот раз была поаккуратнее, хотя главный источник музыки к спектаклю остался Гвидоном. Кто лишил его царского звания осталось загадкой. Вообще-то на родном ему латвийском он пишется так: Gidons Krēmers. После того, как срыл 30 лет назад в Германию, он там натурализовался под именем Gidon Markowitsch Kremer. У нас его называют Гидон Маркусович Кремер. Информация из википедии.
Если играл-таки царь Гвидон, случайно оказавшийся однофамильцем, то готов принести извинения его царскому величеству.
Дальше стало интереснее: в районе погас свет. Однако артисты не дрогнули, добыли стопицот свечек и при их свете, скорее логическом, чем реальном, сыграли спектакль. Я обложился видеокамерой, фотоаппаратом и кривой ногой, полагая отдаться процессу фотосъёмки, который снова стал непростым: моя капризная камера крива и не позволяет наводить на резкость вручную, а в автоматическом режиме работает неплохо, но требует присмотра. Но и это незатейливое желание удалось не полностью: спектакль изменился, и было интересно отмечать новые мотивы и детали.
Герман, как и в первый раз бушевал страстями, и даже голосом лишь однажды выдал нехватку хромосомы. Движение мне показалось на этот раз более отработанным и, видимо по этой причине, менее акцентированным. Если в первый раз шаги его так стучали по сцене, что хотелось предложить ему выдумать и выдерживать ритм, то на этот раз они не столь назойливо привлекали внимания.
Удалось развить сложную сцену с рапирами - стало понятнее, почему пришлось разнимать участников - судя по времени, они должны были начинать входить в раж.
К немалому изумлению Герман стал более человечным: у меня возникло ощущение, что он не только использовал бедную Лизу как отмычку, но и примерил возможность серьёзных отношений. Развития этот момент не получил, но, учитывая, что карты он получил трансцендентным образом и одним из условий была женитьба на Лизе, то он оказался неумён: ритуал полагается выполнять. Таким образом, счастье было рядом.
Чем же она его так расстроила?
Лиза отлично поддерживала драйв. Увы, сюжет не давал ей возможности развернуться, а её заявления о тщеславии были её мечтательной ошибкой: этого в ней не было. Конечно, положение не давало ей возможности активно действовать, но достаточно бесцеремонная и энергичная девица смогла бы создать шанс - всё-таки в свет её вывозили. Мысли о своей беспомощности слишком одолели её, но это настолько обычно, что никто не сможет поставить ей это в вину.
Надежда на счастье, стремление к любви и сказочное ожидание счастливого принца были сыграны так хорошо, что у меня даже зародился хитрый план: в конце спектакля, когда раздают судьбы, ей достаётся кавлер из заднего ряда - он не тот, он не понял её! я её понял! - нужна ещё одна постановка, я сяду ближе и буду первый, кавалер не успеет, а мы сможем составить счастье друг друга, её открытая нежность и моё мудрое понимание.
Немного смущает то, что за время с премьеры она загадочным образом ударилась в индуизм, что может быть либо оккультизмом, либо манерностью, но - сначала в бой!
Графиня после того, как её ухайдокал Герман в премьере, сильно сдала. Тогда она была самодуром... самодурой? Тогда она властно держала в ежовых рукавицах всех окружающих, донимая их капризами, требующими безусловного исполнения. Теперь же она утеряла связь с реальностью, её глазами стали служанки, особенно одна, взявшая на себя это самодурство, а графиня растерянно пыталась связать уползающую и рвущуюся нитку событий. В этом ослабленном состоянии Герман, своим выбивающимся из её незатейливой жизни требованием, уконтрапупил её вдругорядь.
Служанки, в полном соответствии с этой переменой, изменились сами. Если на премьере они, восхищая меня, таскали со стола хозяйские разносолы и допивали бокалы, то теперь это сделалось ненужным: ослабевшая хозяйка не могла уследить за ними, обмануть её теперь не составляло труда, и они, надо думать, просто покупали лишний фунт тех же конфект, зная, что их никто не прищучит. Осознав свою силу, они пользовались ею со всей мерзостью низости и безответственности, тираня и графиню, и, транзитом, Лизу, уж и вовсе в этой ситуации беззащитную.
Разве что отмечу, что роли разделились чётче: одна служанка полностью погрузилась в эти мерзкие манипуляции, а вторая оставалась до некоторой степени честной мямлей, ничего не делая и даже не пытаясь изменить.
Княжна на этот раз получила больше времени и хорошо оттенила сложно переплетающиеся страсти и тайны картиной нормальной, простой и открытой жизни, идущей по обычным рельсам; на премьере интерлюдия была непропорционально маловата.
Князь с гвардейцем доносили до зрителя то, что ему, зрителю, следовало знать; вписать их в действие было сложнее всего. Хорошо на востоке, когда ведущий под звуки бива певуче сообщает нужный текст, а тут требовалось создать действие, хоть до какой-то степени соответствующее буре Германа и не находящему Ангары Байкалу Лизы. Мне показалось, что во второй раз им это стало удаваться лучше, они были более заинтересованы в судьбе близких людей, хотя всё ещё не лишились спокойствия и уравновешенности наблюдателей.
Режиссёр приятно удивил два раза. Сначала на премьере, куда я шёл со снисходительным настроением, а попал на спектакль, к которому были применимы общие оценки, на котором не хватало техники - нужной в нём техники. Удалось добиться не коллективного чтения, а бурлящего страстями представления, украшенного деталями, движением, своим видением событий. Второй раз удивил теперь, когда оказалось, что часть решений утвердилась, часть развилась, а часть изменилась, так что смотреть - и, полагаю, играть - было снова интересно.
До сих пор приятно вспоминать великолепно придуманную сцены прохода покойницы с полубесконечным белым шлейфом! Из пожеланий - строже следить, чтобы актёры поворачивались к декорациям задом, к залу передом.
В планах новый спектакль, на этот раз - комедия. Что ж, удачи! Как источник фотографий надеюсь получить приглашение, хотя было бы неплохо и просто так посмотреть, не через видоискатель, не думая об освещении, расстоянии, коррекции мощности вспышки, не предугадывая мучительно следующее движение, чтобы на кадр попало наиболее выразительная картинка, а просто следуя за перипетиями на сцене.
© 2010, Морозов Борис Владимирович.
