Март 3, 2012
Любимов и боги
К нам приехал Любимов. Не знаю, почему, но у меня сложилось о нём хорошее, но неверное впечатление. Он лучше. Он намного лучше. А в этот раз у него были хорошие слушатели.
В битком набитом зале неизменная ведущая объявила Гайдна, «Семь последних слов нашего Спасителя Иисуса Христа на кресте», в семи сонатах со вступлением и заключением. Алексей Любимов сел за тангент-клавир (отдельный вкладыш в программке объяснял, что это такое, а сайт сообщает, что это инструмент мастера Криса Майне (Бельгия), по оригиналу “Späth & Schmahl” , Регенсбург 1794), раскрыл ноты, подержался за края клавира, сыграл вступление и замолк, делая паузу и перелистывая ноты.
Зал молчал.
Прошли слова, после каждого из которых Любимов спокойно переключал что-то, меняя тембр удивительного инструмента, который то немного гнусавил, то звенел, то издавал неопределённо-плоский, никакой звук - зал молчал.
Закончилось заключение. Зал вздохнул - и зааплодировал. Я не думал, что такое ещё возможно в нашем мире. Я был счастлив: великолепнейшее исполнение, чуткое, бережное, эмоциональное - и внимательный спокойный зал.
Во втором отделении руки Любимова вели диалог друг с другом, обмениваясь трелями, в виртуозных (на мой, по крайней мере, взгляд) произведениях тех-не-тех-Бахов. Я отметил, что с первых звуков я улыбнулся и оставался в радостном состоянии всё время, хотя на Гайдне я ничуть не веселился, а просто жил в потоке звуков, в их мире, в мире их событий.
Бахи кончились. Любимов опять переключил тембр и заиграл Моцарта. Внезапно оказалось, что тангент-клавир способен не только рассыпаться трелями нот, но и плавно выводить певучую мелодию.
Прочистив уши слушателям Любимов опять сыграл Гайдна. И снова я ощутил то же, что и в первом отделении: это была музыка, а не кунштюк, в ней можно было жить, а не только восхищаться изысканностью её устройства.
Зал и во втором отделении давал перевернуть страницы и собраться.
После оваций Любимов сыграл на бис "Богемцев" (C.P.E. Bach, если мне не изменяет память), удивительно похожих на шумных цыган (NB: вики говорит, что французы называли их — Bohémiens - «богемцы», «чехи»), а потом, переключив ещё раз тембр, сыграл малоизвестную пьесу (Моцарта?), написанную для стеклянной гармоники - тембр звенел опять по-новому, почти как надо, хотя, конечно, металл со стеклом не перепутаешь.
После аплодисментов Любимов всё-таки ушёл. Затем ушли зрители.
Боги в этот вечер были милостивы к нам всем, это было прекрасно.
© 2012, Морозов Борис Владимирович.
